Vonnegut.ru / Курт Воннегут

Кристофер Кемп[1], интервью с Куртом Воннегутом для он-лайн журнала «Салон» (“SALON”), 12 декабря 2001

79-летний автор романа «Бойня номер пять» делится своими мыслями по поводу событий 11 сентября, а также размышляет о смерти, небесах и смысле жизни.

Приблизительно в 5 километрах от квартиры Курта Воннегута бригады строительных рабочих продолжают свой круглосуточный труд. Они исследуют тонны дымящихся бетонных конструкций в поисках останков тех, кто погиб во время теракта 11 сентября.

Воннегут говорит, что теракт напомнил ему извержение Везувия.

В феврале 1945г., на исходе Второй Мировой Войны, Воннегут пережил ещё одно событие сродни извержению Везувия: воздушную атаку Дрездена (Восточная Германия). На город обрушилось более 600 тысяч зажигательных бомб. В результате Дрезден стал напоминать лунную поверхность. Вернувшись домой в Индианаполис по окончании войны, Воннегут начал писать рассказы для таких журналов, как Кольерс и субботнее приложение Ивнинг Пост. А спустя 7 лет вышел в свет его первый роман Пианист (так же известный под названием Утопия-14)

В конечном счете, он пришёл к военной теме и стал облекать в художественную форму свои воспоминания о пребывании в Дрездене в качестве военнопленного, которого заставляли выкапывать трупы из-под развалин. Так появился роман «Бойня номер пять». У этого произведения, запрещённого в нескольких штатах и даже наречённого «орудием дьявола» в Северной Дакоте, есть остроумный подзаголовок «Крестовый поход детей (пляска со смертью по долгу службы). Автор – Курт Воннегут, американец немецкого происхождения (четвёртое поколение), который сейчас живёт в прекрасных условиях на мысе Код (и слишком много курит). Очень давно он был американским пехотинцем (нестроевой службы) и, попав в плен, стал свидетелем бомбардировки немецкого города Дрездена («Флоренции на Эльбе») и может об этом рассказать, потому что выжил. Этот роман написан в слегка телеграфически-шизофреническом стиле, как пишут на планете Тральфамадор, откуда появляются летающие блюдца. Мир».[2]

Броско, не так ли? Принимая во внимание смысл данного подзаголовка, можно легко предположить, что 79-летнему писателю есть, что сказать по поводу трагических событий 11 сентября, которые реинкарнировали Дрезденскую трагедию конца войны в центре острова Манхеттен. Возможно также, что Воннегут выскажет своё мнение о войне в Афганистане, жизни и смерти, а также о том, что нас ждёт в будущем.

Я созвонился с Воннегутом и попросил дать интервью. Выслушав меня, писатель среагировал следующим образом: «У вас не американское произношение». Он прав. Я англичанин, каковой факт моей биографии не мешал мне, пока Воннегут не обвинил меня, как представителя моей нации, в причастности к разрушению Дрездена. Трагедия Флоренции на Эльбе имела место за 27 лет до моего рождения, что, кстати сказать, дало писателю повод считать меня слишком молодым и не воспринимать всерьёз. Всё же, я настаиваю на своей непричастности.

1)В чём смысл жизни?

Хм. Мой сын очень неплохо пишет. И написал он как-то книгу под названием «Эдемский экспресс». Я говорю о моём сыне Марке, педиатре, который как-то раз настолько спятил, что поступил в Гарвардский Медицинский Колледж, где его подлечили настолько, что он ухитрился сей колледж окончить. Да, так вот. Одна его мысль мне так понравилась, что я процитировал её в нескольких собственных произведениях. А мысль такова: «Мы рождены, чтобы помогать друг другу преодолевать всё, что бы нам ни ниспослали». Ничего, да?

2)Смерть – основная тема многих ваших книг. Почему вы отводите ей такую существенную роль?

Э-м-м. Это ведь жутко всем интересно. Народ обожает смотреть на 2 вещи – то, как люди трахаются, и то, как людей убивают. /смеётся/ Вот что действительно захватывает. Да и видим мы это не часто. Одна девушка, моя студентка, как-то пожаловалась, что в жизни не видела мёртвого человека. А я ей сказал: «Потерпи – всё будет».

3)Ваша мать покончила с собой в 1944 году, накануне Дня Матери. Вы также много писали о том времени, когда вы были солдатом во 2 Мировой Войне. Не думаете ли вы, что эти события, произошедшие с вами в молодые годы, повлияли на ваше отношение к смерти?

Не думаю, потому что они были достаточно чётко предопределены. Понимаете, если б меня, например, воспитали в католической вере, я, как хороший мальчик, верил бы, или пытался бы верить в то, во что верят католики. Мои предки, первые предки в Америке, что приехали сюда перед Гражданской Войной, все были атеистами и верили в науку. Они были людьми образованными и полагали, что священник, или там проповедник, понятия не имели о чём они, чёрт возьми, болтают /смеётся/; что в Книге Бытия ничего кроме вздора не было, а Иона с китом… ну и так далее. Короче, они были рационалистами – по-моему, это так называлось, но они несли свою религию, называя себя атеистами-вольнодумцами.

Если я не ошибаюсь, в очерке, что я написал для Стадса Теркела /см. новую книгу Теркела «Навечно ли замкнут круг? Размышления о смерти, перерождении и жажде веры»/, была такая мысль, что мы стараемся поступать как можно лучше, не ожидая никакой награды и не боясь наказания в загробной жизни. И мы служим высшей абстракции, с которой мы на ты - нашему сообществу. Этим, я думаю, всё сказано.

Ницше, на которого необоснованно нападают, но который, между прочим, не имел ничего общего с Нацизмом; так вот он сказал буквально следующее (по-немецки, конечно): «Только глубоко верующий человек может позволить себе быть скептиком». Я знаю, что происходит что-то ужасно важное. Я имею в виду, Господи, что всё так неспокойно; и я, да, я обладаю той самой глубокой верой. Так вот, скептицизм – это вовсе не роскошь. Смерть фигурирует в моих книгах потому, что я люблю вечный сон. Чёрт, запутался. Наверное, не вечный, но сон.

4)В романе «Слепой Дик» (в русском переводе имел так же название "Малый не промах" - прим. перев.) главный герой случайно стреляет в беременную женщину в День Матери 1942 года. Есть ли здесь параллель со смертью вашей матери?

О, да, наверное. Сколько мне было – 19,20, 21 – что-то вроде того – когда она это сделала. К самоубийству приводят многие причины. Я думаю, любой ребёнок бы винил себя в той или иной степени: Что я не так сказал? Что не так сделал?

5)В вашей последней книге «Будьте здоровы, доктор Кеворкян» вы путём тщательно контролируемых почти что смертельных (но не смертельных) случаев совершаете несколько вылазок на небеса в качестве командировочного репортёра. Ваша цель - взять интервью у духов, которых вы встретили между синим туннелем и Жемчужными Вратами во время той сотни лет, когда были невостребованной душой и ждали своей очереди. Книга замечательная. Но вы вообще верите в существование загробного мира?

Забавно размышлять об этом. Я не раз представлял себе загробный мир, потому что это интересно. Там проблемы с гостеприимством и мало развлечений, так что жить там просто невозможно /смеётся/. В какой-то книге (не помню, в какой именно) я придумал такой рай, в котором после смерти вам бы пришлось существовать всё время в том возрасте, в котором на земле вы были счастливее всего. И для меня это вылилось в самую настоящую неразбериху, потому что моему отцу было 10 лет /смеётся/.

6)И что, с ним трудно было найти общий язык?

Да я прямо чуть задницу не порвал! /смеётся/

7)А какой бы возраст вы предпочли, окажитесь вы в подобном раю?

Самый лучший возраст для мужчины – 44 года. Вам сколько?

8)28

Вот как 44 исполнится, вас, наконец, начнут воспринимать всерьёз.

9)В декабре 1944 года вы оказались в немецком плену. В «Бойне номер пять» вы пишете, что едва избежали смерти во время бомбардировки Дрездена в феврале 1945.

Ага, с позволения сказать, это ваши соотечественники /англичане/ чуть не убили меня. После столь длительного видимого добрососедства вы, парни, выжгли город дотла, превратили его в огненный столп. В этом аду погибло, задохнулось, больше народу, чем в Хиросиме и Нагасаки вместе взятых.

10)Я настаиваю на факте моей непричастности к бомбардировке Дрездена.

В некоторых ситуациях вы, англичане, ведёте себя неподражаемо. Я вот тут думал о маршале Харрисе, Харрисе-Бомбомёте, том самом, что стоял во главе Королевских ВВС и полагал, что воздушные атаки гражданского населения заставят немцев сдаться, хотя в самой Британии произошло как раз обратное. Парни из Королевских ВВС, все до единого, выступили против сооружения памятника Харрису. Вероятно, думается мне, памятник, всё-таки, установили. А позор за то, что Харрис заставил их делать, лёг на всех, абсолютно всех парней из ВВС. И всё это был спортивный интерес. А британцы, чего не отнять, славятся своими спортсменами.

Но 11 сентября, ну нет, это был ад. Жители Индианаполиса, Миннеаполиса и Лос-Анджелеса до сих пор в шоке от происшедшего. И, конечно же, все в шоке от того, что видели по телевизору /смеётся/. Мы ведь живём тем, что там показывают. И реагируем именно на то, что происходит в ящике. Но, бог мой, ну и мозговитые же эти парни, те, кто осуществил эти атаки. Мне и в голову не приходило, что здания такие хрупкие.

11)Ваша квартира близко от места теракта?

Приблизительно в трёх милях. Далеко. Знаете, когда что-то подобное происходит, что-то, вроде этого вот события, вроде бомбардировки Дрездена, я думаю: Боже, Везувий проснулся!

12)Не считаете ли вы, что телевидение уделило слишком много внимания этим атакам, если сравнить масштаб произошедшего с Дрезденской трагедией, когда погибло 135 тысяч?

Знаете, что мне не нравится? То, что так они отвлекают наше внимание от всего остального. То же самое было и с делом Симпсона, и в случае с Гари Кондитом. Центральная тема, куча подробностей и всё. А в Конгрессе тем временем дурака валяют, ведь телевидение только и делает, что атомными взрывами пугает, да Афганистан показывает.

13)Считаете ли вы, что военные действия в Афганистане в ответ на теракты оправданы?

Хм. Наша иностранная политика давно уже базируется на беспилотных истребителях /смеётся/. Мы уже порядочно их послали на задания.

14)Однажды во время вашего выступления в библиотеке Конгресса вас прервали и обвинили в том, что вы плохо отзываетесь о Соединённых Штатах, самой замечательной в мире нации. В 1999 году, в одном из интервью, вы, оправдывая свой цинизм, просто сказали: «Так это ж дерьмовая страна». Кажется, некоторые с вами согласны.

А я и забыл уже! Хорошо сказал! /смеётся/ Нелепо полагать, что принадлежишь к чему-то столь необъятному, как Соединённые Штаты. Это все равно, что сказать «Здорово! Я из Азии. А ты откуда?» /смеётся/. Знаете, каждый самый дерьмовый художник в США был против Вьетнамской войны, которая, как вы знаете, была глупой и ненужной. А также каждый писатель, поэт, художник, музыкант – все были против той войны. И я сказал, что это похоже на луч лазера, в котором все световые лучи имеют одно направление. Так вот всё искусство, весь мир искусства в целом, а также и остальные люди были подобны световым лучам в составе лазера; все эти лучи фокусировались на Вьетнамской войне и жаждали её окончания. А мощность этого орудия оказалась сравнима с эффектом от сбрасывания среднего по величине пирога с заварным кремом с двухметровой стремянки /смеётся/.

15)Во многих ваших произведениях вы утверждаете, что эволюция – что-то вроде неудачной сделки. Людей наделили слишком большим для них мозгом. В свете произошедшего на Манхеттене и происходящего в Афганистане, можно ли утверждать, что это последствия использования людьми не по размеру больших мозгов?

Да. Эволюция – дело чрезвычайно неудачное, какими бы ни были её механизмы. И я тут не упираю на естественный отбор. Что бы там ни действовало, это бессознательно и бесцельно.

Но знаете, научная фантастика уже затвердила в наших умах стандартное понятие о том, что мы не остановим войны и не вылечим рак до тех пор, пока не прилетят парни на летающих тарелках и не расскажут, как это сделать. Или до тех пор, пока мы не задействуем ещё одну долю головного мозга и не станем умнее. Но мы умнеем. Человеческие существа умнеют, как слоны, которые в минуту опасности говорят: «Это, слышь, мы в опасности, но всё будет путём, только надо весу поднабрать, фунтов 200-300» или как жирафы: «Жизнь - дерьмо, но всё наладится, если только у нас шеи ещё чуток вырастут».

16) А что бы сказал Килгор Траут, ваше альтер эго, по поводу терактов?

Хм, мне надо подумать минутку. Я ж не его представитель. Это отдельная личность. /пауза/ Он очень многому не придавал значения. Возможно, что он вообще воздержался бы от комментария. Воспринял бы это как очередную автокатастрофу или что-то вроде того.

17)Т.е. эти события были бы для него не столь важны?

Именно. Но вот глобальные изменения его бы заинтересовали. Глобальные, медленные и необратимые изменения.

18)Какую смерть вы бы предпочли для себя?

Не знаю. Когда я был солдатом, желал только одного – чтоб не больно. Я надеялся, что мне не будет больно. Так что вот безболезненную смерть я бы и выбрал. Я ненавижу боль и люблю спать. Моя любимая сестра умерла от рака, и её последними словами были возгласы удивления: «Не больно! Не Больно!». Это было так хорошо.

19)В одном интервью, где вас спрашивали о том же, вы сказали, что хотели бы погибнуть в авиакатастрофе на горе Килиманджаро. У вас тогда настроение было лучше?

/смеётся/ Нет, это у Рэя Бредбери[3] есть рассказ, где он выдумал такую смерть как более подходящий вариант для Хемингуэя. Может я так и сказал. Просто дурака валял. У меня сейчас то же чувство, что было у меня в конце войны: «Я сделал всё, что от меня требовалось, пожалуйста, отпустите меня домой!» Вот и теперь то же хочется сказать. Но тут я думаю, стоп, а где же этот чёртов дом? Чего бы мне по-настоящему хотелось, так это вернуться в Индианаполис, в то время, когда ещё были живы сестра, брат, мама и папа. Это невозможно. Но если б это было осуществимо, я бы хотел, чтоб моя семья была жива. И я бы умер среди них.

20)Вы верите, что после смерти что-то есть?

Нет. Хотя не знаю. Биохимические процессы разложения – конечно. Думаю, что чего Юнг боялся, так это того, что его разум смешается после смерти с умами всех остальных. /смеётся/

21)Вы придумали себя какую-нибудь эпитафию?

Да. Я это уже упоминал в своих работах. Звучит следующим образом: «Всё было прекрасно и ни капельки не больно»

22)Чего вы больше всего боитесь?

Чтоб ничего плохого не произошло с моими детьми и внуками.

23)Какая книга повлияла на вас сильнее всего?

Думаю, что «Кандид» Вольтера.

24)А какую книгу вы хотели бы относить к своему перу?

Мне хотелось бы быть автором «Ромео и Джульетты».

25)Что для вас успех?

Не знаю. Не могу сказать.

26)Во что вы по-настоящему верите?

Хм. Возвращаясь к высказыванию Ницше, я, как человек глубокой веры, верю во что-то, что будет в конце. Я не знаю, что это, но это что-то великое и огромное.

27)Вы о чём-нибудь жалеете?

О куче всего.

28)Если б было возможно, вы бы это исправили?

Нет. Хотя, наверное, да. Мне не нравится этот вопрос.

29)Вы сейчас над чем-нибудь работаете?

Да, но я, как и все, был шокирован трагедией во Всемирном Торговом Центре. А также воздействием всего произошедшего на мировую экономику. Я имею в виду, что удар был нанесён не по хрупким башням, но по хрупкой экономике. Не воспринимайте экономику несерьёзно – это то, что кормит вас.

30)В нескольких ваших романах герои проваливаются во времени. Во «Времятрясении» провал в материи космического времени приводит к тому, что все заново переживают последнее десятилетие ХХ века, повторяя всё, как было в первый раз. Вы верите в то, что мы все, подобно героям этого романа, неизменно следуем особой жизненной хронологии?

Будущее, возможно, так же влияет на нас нынешних, как и прошлое. Жизнь – штука замысловатая. Но мне действительно кажется, что будущее намного сильнее предопределяет нашу настоящую жизнь, чем мы себе это представляем. И ничего с этим поделать нельзя.

31)Т.е., по сути, мы идём тропой для нас уготовленной и ничего особо менять не можем?

Боюсь, что это так. А что, у вас проблемы?

[1] Кристофер Кемп – писатель, живущий и работающий в Цинциннати.

[2] См. перевод романа Р.Райт-Ковалёвой

[3] см. «Kilimanjaro machine» by Ray Bradberry, прим. переводчика