Грегори Родригес (Gregory Rodriguez),
16 апреля 2007
При личных встречах писатель производил впечатление
чудаковатого, доброго старика
Узнав о смерти Курта Воннегута, я сразу же достал с
полки его роман 'Фокус-покус' (Hocus Pocus). Возможно, он не
относится к числу его лучших книг (я, кажется, так и не одолел
'Фокус-покус' до конца), но незадолго до публикации летом 1990 г. я
получил этот томик в твердой обложке в подарок от самого Воннегута.
Он нарисовал один из знаменитых шаржей на самого себя -
всклокоченные волосы, кустистые брови, сигарета, повисшая в углу рта
- и написал 'Милому старине Грегори - моему соавтору'.
Воннегут с полным основанием войдет в историю как мрачноватый
сатирик, критиковавший наше общество, и самый выдающийся
представитель литературной 'контркультуры'. Однако я запомнил его
чудаковатым и добрым стариком, чья ранимость и честность казалась
особенно пронзительной на фоне окружающего претенциозного мира.
Когда я впервые встретился с Воннегутом, мне было 23 года. Я был
впечатлительным и вечно напуганным помощником редактора в
нью-йоркском издательстве Putnam Publishing. Как-то раз, когда его
редактора - и моей начальницы - Фейт Сэйл не было на месте, он зашел
к нам и спросил дежурную, может ли он поговорить с Сэйл. Вместо нее
вызвали меня.
'Простите, мистер Воннегут, я Грегори, помощник Фейт. В ближайшие
две недели ее не будет - она в Лондоне. Могу я вам чем-нибудь
помочь?'
Он был огорчен, казалось, даже напуган. Потом он спросил о рукописи
'Фокуса-покуса', которую недавно сдал в издательство: 'Что, Грегори,
ужасно написано?'
Я, естественно, понятия не имел, хорош или плох его роман. В мои
обязанности входило не чтение рукописей знаменитых писателей, а
просмотр опусов, которые грудами слали нам начинающие авторы, и
подготовка писем с отказом в их публикации. Но первым делом у меня
мелькнула мысль: 'Господи, парень, ты же Курт Воннегут! О чем тебе
волноваться?'
Однако я не высказал ее вслух, а взял его за локоть серого свитера -
поношенного, пропахшего табаком - и заверил, что книга получилась
отличная, а потом спросил, не хочет ли он присесть и чего-нибудь
выпить. После этого я побежал срочно звонить начальнице.
Не знаю, хотела ли Сэйл его просто успокоить, или действительно
считала, что некоторые места в романе надо переделать, но она
попросила Воннегута внести правку прямо в издательстве - благо как
раз напротив меня один кабинет пустовал.
Следующие несколько дней он по утрам поднимался к нам на 16 этаж, и
какое-то время проводил в этой маленькой комнатке. Не знаю, чем он
там занимался, но каждый раз Воннегут тепло со мной здоровался и
даже приглашал поболтать. Узнав, что в колледже я изучал теологию,
он усмехнулся и сказал: когда-нибудь мы вместе напишем книгу обо
всех этих безумных вещах, в которые люди верят.
В 1992 г. я бросил редакторскую работу, уехал из Нью-Йорка, и почти
не вспоминал о Воннегуте - до самого кануна рождества 2005 г. В тот
день, ежась от пронзительного холода, я ждал поезда на Дрезден на
берлинском вокзале Шенефельд, и читал его шедевр 'Бойня номер пять',
до которого у меня раньше не доходили руки. К тому времени я уже
прочел и отличную книгу историка Фредерика Тэйлора (Frederick Taylor)
о бомбардировке Дрездена в 1945 г. Но вечером, сходя с поезда в
столице Саксонии, я думал не о количестве самолетов и сброшенных
бомб, а о людях, ставших очевидцами катастрофы - таких как Воннегут
и его герой Билли Пилигрим - и о том, что сотворил с ними этот ужас.
Один критик как-то написал: 'Бойня номер пять' - 'не столько о
Дрездене, сколько о неспособности Воннегута примириться с
произошедшим'. Полностью с ним согласен. Подобно жене Лота, Воннегут
постоянно оглядывался на эти дни, не в силах преодолеть себя. Нет,
он не превратился в соляной столб, и, что самое важное, не
ожесточился душой. Он видел объятый пламенем Дрезден и плакал, но,
как герой другого его романа, миллионер-филантроп Элиот Розуотер,
Воннегут своими книгами убеждал нас - будьте добрее!
И, вспоминая те несколько дней, когда мне довелось трудиться рядом с
великим Куртом Воннегутом, могу сказать, нисколько не кривя душой:
он сам был воплощением того, что проповедовал.
Грегори Родригес (Gregory Rodriguez)
"Los Angeles Times", США
16 апреля 2007
Опубликовано на сайте ИноСМИ.Ru