Курт  Воннегут         

Между временем и Тимбукту,

_{или «Прометей-5»}

Сценарий телевизионного                                                                   

многосерийного

фильма

 

Москва, «Искусство», 1990

Перевод С. Р. Олюнина
Художник С. Г. Михайлов

Scan, djvu: Андрей gaupont |at| yandex.ru
OCR, fb2: Алексей (ooprizrakoo) dizer |at| yandex.ru

  

4703040300—118

46—90

025 (01)—90

 (С)  Перевод на русский язык
ISBN 5—210—00115—6                          издательства «Искусство», 1990 г.

 

 

 

 

 

Говорят, эту книгу написал я. Да, это так. Я пи­сал ее двадцать два года. Но самому мне никогда не пришла бы в голову мысль написать подобное. Мысль эта возникла у моих друзей из Национального учеб­ного телевидения и Дабл ю-Джи-Би-Эйч в Бостоне. С моего согласия, они взяли не связанные друг с другом отрывки из нескольких моих романов и пре­вратили их в вариант сценария для полуторачасовой постановки.

Давая согласие, я вспомнил странные хирургиче­ские опыты из романа Г.-Дж. Уэллса «Остров докто­ра Моро». Доктор Моро резал животных на части и создавал из этих частей фантастических чудовищ.

Я принялся мудрить над сценарием. Я, так ска­зать, вырастил голову черепахи на шее у жирафа — и прочее в том же духе. Поразительно, смешно, не­правдоподобно, но невероятный зверек не умер сразу. Он был неуклюж, забавен и самым непостижимым образом хотел жить.

Мало того, зверек обладал душой, которой наде­лил его необычайно одаренный актер одних со мной лет — Уильям Хикей. Билл стал Стони Стивенсо­ном, астронавтом поневоле. Поскольку мы не по­работали как следует над характером Стони, да и не знали толком, что он должен собой представ­лять, мы попросили Билла сыграть самого себя. Оказалось, что Билл, какой он есть, Билл, скитаю­щийся в космосе и во времени, — очаровательный малый.

Молодец, Билл.

Мой отец любил музыку Курта Вейла и однажды в порыве восторга сказал мне, что она кажется ему написанной вдохновенным дилетантом. По профес­сии мой отец был архитектор. Он не любил аккурат­ности,  строгости,  прилизанности.  которые навязы­вали его рисункам собственный профессионализм и клиенты. Он не имел права быть ни неряшливым, ни страстным. Он не мог позволить себе быть вдох­новенным дилетантом, полагающимся лишь на Гос­пожу Удачу.

 

Так вот, этот сценарий, мне кажется, похож на работу профессионалов, томящихся по вдохновен­ному дилетантству. Правда, по мере сил мы стара­лись нанять самых лучших актеров и техников. Что до замысла передачи, так он остается на совести Госпожи Удачи. И на сей раз она была к нам бла­госклонна.

Мы работали по поговорке: стреляй скорее, по­том разберемся. Это вполне в американском духе. Было приятно. Было весело. Никогда еще не работал с такими искусными, такими занятными сотовари­щами.

Пока мы снимали фильм (в основном по выход­ным), я говорил другим писателям: «Ребятки, а ну-ка, дружно, бегом в некоммерческое телевидение!» Говорил я это только тем писателям, у которых во­дились деньги. «Деньги — мразь, — проповедовал я, — а у нас полная свобода, это уж точно. Вам дадут любых актеров, каких только пожелаете, из кожи вон вылезут, но сделают то, что вы хотите. На писателя здесь смотрят как на Александра Маке­донского».

Так я думаю и теперь.

Но если говорить о кино, так я больше не хочу иметь с ним ничего общего. Я просто-напросто тер­петь его не могу.

Я люблю Национальное учебное телевидение. Я люблю Дабл ю-Джи-Би-Эйч. Еще я люблю Джорд­жа Рой Хилла и «Юниверсал пикчерз», которые сде­лали превосходную экранизацию моего романа «Бойня номер пять». Я пускаю слюни и хихикаю всякий раз, когда смотрю этот фильм, — настолько он отвечает тому, что я чувствовал, когда писал ро­ман.

Но даже после всего этого я не люблю кино.

В нем для меня слишком много натуральности, объективности и техники. Как скорбное дитя Великой депрессии я добавлю, что оно стоит слишком дорого, чтобы быть привлекательным. Я просто схо­жу с ума всякий раз, когда слышу, во сколько обо­шелся плохо отснятый эпизод. «Ради бога, — кричу я, — оставьте все как есть. Это прекрасно! Пусть так и будет!»

Я снова стал поборником печатного слова. Те­перь я понимаю почему: во всех моих вещах при­сутствую я сам. В книге это возможно. В кино взгляд автора исчезает. Во всех моих экранизиро­ванных вещах отсутствует один персонаж — я.

Не хочу сказать, что являюсь таким уж приме­чательным персонажем. Просто, хорошо это или нет, все, что я пишу в книге, увидено моими глазами. И теперь мне уже не остановиться. Я делаю это, по примеру других писателей, так ловко, что автора просто невозможно ввести в фильм.

Любой глубоко прочувствованный роман при эк­ранизации становится на одного героя беднее, и от этого мне бывает неуютно. Наверное, и прочие зри­тели где-то в подсознании чувствуют себя неуютно — и все по той же причине.

По-моему, самое плохое в кино то, что оно уби­вает те представления, которые, с моей подачи, жи­вут в головах у читателей. Кино не допускает ил­люзий. Там они просто невозможны. Оно отпугива­ет своей реальностью и напоминает мне макеты ком­нат в мебельном магазине Блумингдейла.

Зрителю не остается ничего, кроме как, раскрыв рот, таращить на экран глаза. На свете есть только один «Механический апельсин» Стенли Кубрика. На свете есть десятки тысяч «Механических апель­синов» Антони Берджеса. Ведь каждый читатель сам раздает роли, подбирает костюмы, ставит и оформляет спектакль у себя в голове.

Правда,   большим   неудобством   в писательской работе является то, что книга — штука не для всех. Многие и читать-то толком не умеют.

Все, довольно сравнений. Ибо, как сказал один мой приятель в ответ на другую мою, по меньшей мере, странную теорию: «В этом есть все, кроме ори­гинальности».

Хочу сказать пару слов об экранизации моей пьесы «С днем рождения, Ванда Джун». Это один из самых неудачных фильмов, и я рад, что он с трес­ком провалился.

В этом виноват режиссер, от которого обычно зависит все. Пример тому — «Бойня номер пять». Она изумительна, ведь ее ставил великий режиссер. Великий режиссер — это Джордж Рой Хилл.

Случилось так, что я не имел ни малейшего от­ношения к сценарию «Бойни номер пять». Эту ра­боту проделал за меня Стивен Геллер. И, надо ска­зать, проделал великолепно. Я не виделся с ним до выхода картины на экран. Он тоже писатель, и я спросил его, что ему больше нравится писать — ро­маны или киносценарии? Он ответил, что больше любит писать романы — ведь они никогда не выхо­дят из-под его контроля.

И я рассказал ему, что говорил мне когда-то Билли Хикей, актер и мой друг, о пьесах для театра или кино: «Если ты не собираешься ставить то, что написал, лучше забудь о пьесе. Работа будет сдела­на только наполовину».

Воистину так.

Хочу сказать пару слов об американских коми­ках. В большинстве своем они виртуозны, они та­лантливы, как виртуозны и талантливы наши лучшие джазовые музыканты. На меня они оказали гораздо больше влияния, чем иные писатели. Когда меня спрашивают, кого в истории нашей культуры я став­лю превыше всех, я отвечаю: «Марка Твена и Джейм­са Джойса». На самом же деле я сущий варвар, ко­торый больше всего обязан Лаурелу и Харди, Ступнейгелу и Баду, Бестеру Китону, Фреду Аллену, Дже­ку Бенни, Чарли Чаплину, Изи Эйксу, Генри Морга­ну и иже с ними.

Они поднимали мой дух в Великую депрессию. И во все последующие депрессии. Когда Боб Эллиот и Рей Голдинг согласились работать в нашей поста­новке, я чуть не умер от счастья. Уинстон Черчилль и Шарль де Голль вместе взятые внушают мне мень­шее восхищение.

Cпециально для этих актеров я вписал в сцена­рий пару шуток, и они блестяще обыграли их. Мало того, они дурачились, даже когда камера не рабо­тала, и смешили меня так, что я уже и не надеял­ся провести остаток дней без смирительной ру­башки.

Кто-то из них сказал о матери Стони Стивенсо­на: «Она смахивает на благоденствующую паразит­ку». Когда их без задней мысли спросили, что любят астронавты в космосе, ответ не заставил себя ждать: «Сушеную сердцевину артишоков». И все в том же духе.

Виват!

 

Курс Воннегут

 

 

 

  

 

 

 

Между  временем
и Тимбукту,

^{или «Прометей-5»}

 

Действующие лица

СТОНИ СТИВЕНСОН — поэт, «астронавт поневоле»
МИССИС СТИВЕНСОН — мать Стони
ВАЛЬТЕР ГЕЗУНДХАЙТ —
БАД УИЛЬЯМС — телекомментаторы, ведущие репорта о полете «Прометея-5»
ПОЛКОВНИК ДОНАЛЬД ПИРАНДЕЛЛО, «ТЕКС» начальник Службы контроля
СЭНДИ ЭБЕРНЕСИ — телерепортер
ДОКТОР БОББИ ДЕНТОН — евангелист-радикал
БОКОНОН — философ, создатель «боконизма»
ДОКТОР ПОЛ ПРОТЕУС — инженер, разрушивший Айлиумский компьютер
ДОКТОР ХОННИКЕР — ученый, изобретатель Льда-Девять
МИСС МАРТИН — его ассистентка
ГЕНЕРАЛ — заказчик Льда-Девять
ДИАНА МУН ГЛЭМПЕРС — женщина-диктатор
ГАРРИСОН БЕРЖЕРОН — гений и атлет, государственный преступник
НЭНСИ — служащая в салоне самоубийства «Нравственность»
ЛАЙОНЕЛ ДЖ. ГОВАРД — клиент салона «Нравственность»
ВАНДА ДЖУН — девочка, погибшая в свой день рождения
ГИТЛЕР
САДОВНИК С КЛАДБИЩА
СОЛДАТ
ПРОКУРОР

ГЛУХОЙ СУДЬЯ

ПОЛИЦЕЙСКИЙ

РАБОЧИЕ СЦЕНЫ

БАЛЕРИНА

ПОВАР

ТУЗЕМНАЯ ДЕВУШКА

МАШИНИСТКИ, они же - ПЕСНОПЕВИЦЫ
ПЬЯНИЦА

 

 

Ведущий: Добрый день, Америка... Наконец на­стал тот день, когда мы объявим победителя, вы­игравшего Большой приз фирмы «Старт». Как вы знаете, «Старт» — это космическая пища для астронавтов. Конкурс поэм фирмы космической пищи «Старт»! Вот в этом доме живет наш побе­дитель. Он еще не знает, что выиграл приз в кон­курсе. Бутылку, пожалуйста... Спасибо, мисс «Старт».

Мисс «Старт»: Вот она!

Ведущий: Прекрасно! Прекрасно!.. Волнующий момент... я немного нервничаю, мы столько ме­сяцев ждали. Дамы и господа! Победил... мистер Стони Стивенсон, Бульвар Харрисон, 12, Индиа-наполис. Индиана... Мы идем к вам, мистер Сти­венсон!

Звучит громкая музыка. Ведущий стучит в дверь.

Вы только представьте, дамы и господа, через несколько минут в этом обычном, скромном аме­риканском доме, в окружении обычных, скром­ных американцев вы увидите человека, кото­рый победил в конкурсе поэм фирмы космиче­ской пищи «Старт», питательные препараты для астронавтов и Службы контроля». Сейчас мы вручим ему Большой приз — путешествие в Хро-но-Синхластическую Инфундибулу. Вот нако­нец и он...

Миссис Стивенсон: Кто там?

Ведущий: Простите, мадам...

Миссис Стивенсон: Нет, благодарю, нам ни­чего не нужно. (Закрывает дверь.)

Ведущий опять стучит.

Ведущий: Мадам, простите... Вы меня не поняли. Могу я поговорить с вами? Мы ведем прямую трансляцию...

Миссис Стивенсон: О господи!

Ведущий: Здесь живет мистер Стони Стивенсон?

Миссис Стивенсон: Да...

Ведущий: В таком случае, можно его видеть? У нас к нему очень важное дело.

Миссис  Стивенсон: Стони!

Голос Стони: Что тебе, ма?

Миссис Стивенсон: Здесь тебя кто-то спра­шивает...

Ведущий: Через несколько минут, господа, вол­шебная сила телевидения... Волнительно... Вот он, вот он...

Стони (спокойно, кротко): Здрасьте.

Ведущий: Привет! Добрый день!.. Вы мистер С. Стивенсон?

Стони: Да, я... Стони Стивенсон.

Ведущий: Стони Стивенсон, поздравляю! Прос­тите, мамаша. Сейчас мы объявим вам, Стони, нечто очень важное. Вы победили! Выиграли Большой приз в конкурсе поэм фирмы космиче­ской пищи «Старт». Америка, ликуй! Вот твой победитель — Стони Стивенсон!

Сверкают фотовспышки. Играет марш. Слышны приветственные крики толпы. Стони ведут к машине.

Миссис Стивенсон:  Стони! Стони, вернись!

Стони смотрит на нее из машины.

Титр:

МЕЖДУ ВРЕМЕНЕМ И ТИМБУКТУ.

Космическая фантазия по произведениям Курта Воннегута.

Гезундхайт: Перед вами — Вальтер Гезундхайт...

Уильямс: ...и бывший астронавт Бад Уильямс-младший...

Гезундхайт: ...которые отсюда, из Службы кон­троля Центра космических полетов, будут рас­сказывать вам обо всех волнующих моментах полета «Прометея-5».

Уильямс: Именно так.

Гезундхайт: Три месяца назад мистер Стони Стивенсон узнал от службы общенационального телевидения о том, что выиграл приз в конкур­се космических поэм.

Уильямс: Прекрасное произведение!

Гезундхайт: Так вот. С тех пор он прошел чрезвычайно насыщенный курс испытаний для астронавтов. Через несколько минут мы с вами станем свидетелями... «Прометей-5» с астронав­том Стони Стивенсоном на борту стоит на стар­товой площадке, и мы вместе с вами отсчиты­ваем последние минуты перед стартом.

Уильямс: Очень напряженный момент, Уолтер...

Гезундхайт: Да-да, Бад. Вы превосходно заме­тили. «Напряженный» — именно то слово! Оно больше всего соответствует моменту. Астронавт Стони Стивенсон находится там, наверху, в раке­те, и ждет старта в Хроно-Синхластическую Инфундибулу.

Уильямс: Уолтер, насколько мне известно, у нас есть связь с капсулой, в которой находится аст­ронавт Стони Стивенсон. Почему бы нам не спро­сить его, что он чувствует в эти последние ми­нуты перед стартом...

В кадре — ракета на стартовой площадке.

Гезундхайт: Хорошая мысль, Бад... Хорошая мысль!.. Соедините нас со Стони Стивенсоном... Астронавт Стони Стивенсон? На связи Вальтер Гезундхайт и бывший астронавт Бад Уильямс. Вы нас слышите?

Долгая пауза. По монитору бегут волны.

Уильямс: Вы слышите его, Уолтер?

Гезундхайт: Даже не вижу... Прошу проще­ния, кажется, кое-какие неполадки в системе связи с капсулой. Для тех, кто только что на­строился на нашу волну: обратный отсчет для старта «Прометея-5» временно приостановлен на шестидесятой секунде. Бад... вы ведь летали на «Прометее-1» и «Прометее-3»?

Уильямс: Летал.

Гезундхайт: Вот что я хотел спросить... Как относитесь вы, прекрасный, технически подко­ванный специалист, к тому, что человек, отправ­ляющийся в космический полет, на досуге сочи­няет стихи?

Уильямс: Прежде всего Стивенсон — натура эмоциональная. Поэтому, вероятно, сумеет точно описать все, что увидит... Но если дела пойдут так, как на «Прометее-3»...

Гезундхайт: Вы имеете в виду звон в посадоч­ном модуле?

Уильямс: Звон был буквально везде, а силы тя­жести не было вовсе. Но когда я узнал, что со­бираются запустить человека через Дугу време­ни, через Хроно-Синхластическую Инфундибулу, я сказал себе: «Может быть, лишь поэт спо­собен описать такое».

Гезундхайт: Для космоса не существует зем­ных определений...

Уильямс: Если вы помните, я стал в тупик, когда захотел описать ландшафт Марса.

Гезундхайт: Вы сказали, что он напоминает дорожку к дому у вас в Далласе.

Уильямс: Да, тогда мне так показалось. По­этому если бы меня послали через Дугу вре­мени...

Гезундхайт   (в сторону): Через Хроно-Синхла­стическую Инфундибулу...

Уильямс: Так вот. Вряд ли я смог бы что сказать.

Гезундхайт: То есть?

Уильямс: Мы посылаем человека через Дугу вре­мени...

Гезундхайт   (в сторону): . Через Хроно-Син­хластическую Инфундибулу...

Уильямс: ...и он рассеется не только в простран­стве, но и во времени! Он побывает в сотне мест. Невозможно даже представить где.

Гезундхайт: Бад... Какой курс тренировок про­шел астронавт Стивенсон во время подготовки к полету?

Уильямс: Знаете, Уолтер, он тренировался очень усердно. А критерий у нас, в Службе контроля, один — универсальность.

Гезундхайт: В Службе контроля воздух бук­вально пропитан универсальностью...

 

В кадре сверкающий контрольный экран. Крупный план руки, поворачивающей переклю­чатель. Рядом надпись: «Зажигание». Крупный план потного лба. Крупный план глаз, двигаю­щихся справа налево.

Уильямс: Здесь нужен особый человек — силь­ный духом, честолюбивый, искусный, интелли­гентный, прямой, знающий... Многие качества требуются для работы в Службе контроля. От­сюда будут следить за жизнью астронавта Сти­венсона, здесь каждый удар его сердца, каждый вздох, каждое сокращение кишечника будут об­работаны компьютером. Универсальность — та­ков своеобразный девиз замечательного персо­нала Службы контроля!

Гезундхайт: Я вижу, связь с ракетой налажена. Алло, Стони!..

Шум и неясное изображение на экране. Шум усиливается.

Да-а, непростые люди летают в космос, стано­вятся первооткрывателями неведомого. Люди из Службы контроля поистине вне конкуренции.

Звучит нежная, красивая мелодия.

Голос Текса: Геологи, физики, электрики, ме­дики, химики, испытатели, военные летчики, ар­мия и флот! А теперь — поэт Стони Стивенсон. Он и вместе с ним огромный персонал Службы контроля!

Гезундхайт: Пока мы ждем связи с нашим аст­ронавтом, с удовольствием представим вам мис­сис Стивенсон, маму Стони: Она бодрствует вместе с нами здесь, в Службе контроля. Бад...

Уильямс: Вы можете гордиться своим сыном, Миссис Стивенсон.

Миссис Стивенсон: Мне все кажется, здесь какая-то ошибка. В нашей семье никто еще не получал призов.

Уильямс: Рад сообщить вам, миссис Стивенсон, и всем американцам, что сегодня утром Стони удостоен звания почетного рядового Вооружен­ных Сил Соединенных Штатов.

Миссис Стивенсон: А что это означает?

Уильямс: Разве это не прекрасно?

Миссис Стивенсон: Дядюшка Джордж ни в жизнь не поверит...

Уильямс: Когда Стони был малышом, думали ли вы, миссис Стивенсон, что в один прекрасный день он полетит в космос?

Миссис Стивенсон: Он был без ума от ско­роварки. Все играл в нее, завинчивал, отвинчи­вал... Клал туда разные вещи... мраморные шари­ки, игрушечную пожарную машину...

Уильямс: Мда.

Миссис Стивенсон: А теперь его самого за­винтили...

Уильямс: Я хочу сказать, что он из простой аме­риканской семьи, но, конечно, не обычный амери­канский астронавт, не так ли?

Миссис Стивенсон: Это как посмотреть. Да, мы обыкновенные американцы. Отец Стони по­кончил с собой. Я три раза выходила замуж. Один раз — счастливо.

Уильямс: Это был отец Стони?..

Миссис  Стивенсон: Фред К. Бонзер.

Пауза.

Уильямс: Стони вырос на Среднем Западе...

Миссис Стивенсон: В Индианаполисе...

Уильямс: Насколько я понимаю, в простом хужерском доме....

Миссис Стивенсон:  Родственнички провели нас с гостиницей «Холидей». Ну и

скандал был!

Уильямс: А почему жителей Индианы называют хужерами? Меня всегда это интересовало...

Миссис Стивенсон: Да кто его знает...

Пауза.

Уильямс: Итак, корнями Стони Стивенсон ухо­дит в землю Индианы...

Миссис Стивенсон: У него участок на клад­бище в Бруклине.

Уильямс: То есть?

Миссис Стивенсон: Фред К. Бонзер, мой третий муж, получил этот участок в наследство от своего богатого дядюшки и подарил его Стони, когда тому исполнилось восемь лет.

Уильямс: Подумать только!

Пауза.

Миссис Стивенсон: На празднике в гостини­це «Холидей»...

Уильямс: Поразительно...

Миссис Стивенсон: Как раз перед тем, как газеты прознали о том, что родственнички при­ютили нас в гостинице, где с носа драли по три­дцать долларов за ночь...

Уильямс: Ну да...

Миссис Стивенсон: Перед тем, как этот...
Звук зуммера.

Уильямс: Что за знаки вы мне подаете, Уолтер?

Гезундхайт: Извините, Бад, что перебиваю. Давайте обратим внимание на полковника Дональда Пиранделло — Текса, голос «Проме-тея-5». Текс, я знаю, шли споры, надевать астро­навту скафандр или нет. Вы пришли к какому-нибудь решению?

Текс (появляясь на экране Службы контроля): Да, Уолтер. Вскоре после старта мы снимем с астронавта защитную одежду, иначе говоря — скафандр, и выведем этот скафандр в открытый космос. Во время полета он ему не понадобится. Астронавт Стивенсон будет питаться перекисью водорода с запахом апельсина. Разлагаясь, мед­ленно усваиваемый кислород должен впитывать­ся тонкой кишкой астронавта. Связь между кап­сулой и Службой контроля будет осуществлять­ся ежеминутно. Кстати, Стони хочет, чтобы все узнали, как он сегодня счастлив и горд. Он рад, что летит в космос! Мы начинаем отсчет с шести­десятой секунды.

Гезундхайт: Ну, с богом... (Нервно улыбается.) Мы прерываем трансляцию со стартовой площад­ки, чтобы рассказать вам о волнении у Южных ворот космодрома. Давай, Сэнди.

В кадре — Сэнди и толпа демонстрантов.

Сэнди Эбернеси: Говорит Сэнди Эбернеси. Я нахожусь у Южных ворот Службы контроля. Радикальный евангелист доктор Бобби Дентон и группа его сподвижников протестуют против по­лета «Прометея-5». Охрана с трудом сдерживает разгневанную толпу...

Текс: Сорок пять.

Сэнди Эбернеси: Доктор Дентон только вчера освобожден из федеральной тюрьмы, где отбы­вал девятидневное заключение за хулиганское поведение во время июньского марша бедноты...

Уильямс: Тридцать секунд. Отсчет продолжается.

Сэнди Эбернеси: Демонстранты отказывают­ся уйти. Давайте послушаем, что они говорят.

Дентон: Эти ученые возводят новую Вавилонскую башню. Долой! Долой обратные отсчеты!

Толпа: Долой!

Дентон: Ибо у нас есть свой собственный обрат­ный отсчет для земного корабля господня. Знае­те ли вы, что это?

Толпа: Нет!

Дентон: Хотите знать?

Толпа: Да!

Дентон: Это десять заповедей! Десять...

Голос из Службы контроля: Десять...

Дентон: Желаете ли того, что у ближнего вашего?

Толпа: Нет!

Голос из Службы контроля: Девять...

Дентон: Девять! Лжесвидетельствуете ли?

Толпа: Нет!

Голос из Службы контроля: Восемь...

Дентон: Восемь! Крадете ли?

Толпа: Нет!

Голос из   Службы   контроля. Семь...

Дентон: Семь! Прелюбодействуете ли?

Толпа: Нет!

Голос  из  Службы  контроля. Шесть...

Дентон: Шесть! Убиваете ли?

Толпа: Нет!

Бад и  Вальтер. Пять...

Дентон: Пять! Почитаете ли отца своего и мать?

Толпа: Да!

Текс: Четыре...

Дентон: Четыре! Помните ли день субботний?

Толпа: Да!

Текс: Три...

Дентон: Три! Произносите ли имя Господа Бога вашего всуе?

Толпа: Нет!

Бад и Вальтер. Два...

Дентон: Два! Сотворяете ли себе кумира?

Толпа: Нет!

Текс: Один...

Дентон: Старт!!

Миссис  Стивенсон: О-о-о! Старт!!

В кадре — ракета на стартовой площадке. Все спокойно...

Гезундхайт: Старт?!

Голос из Службы контроля: Показания приборов отсутствуют... Нет... вот они... Снимай­те данные. Все в порядке.

Ракета стартует.

Текс: Все бортовые системы корабля работают нормально... «Прометей-5» покинул стартовую площадку... Отлично. Максимальное ускорение дельта... Сгорание оптимальное... Герметизация не нарушена... Старт отсюда выглядит просто великолепно!

Гезундхайт: Ну, все в порядке. Осуществлен успешный запуск «Прометея-5»! Исторический день! Человек отправляется в космос, чтобы най­ти смысл жизни. Со скоростью двадцать восемь тысяч миль в час Стони Стивенсон несется к Хроно-Синхластической Инфундибуле. А это и есть Дуга времени, где астронавт Стони Стивен­сон найдет ответ на вопрос о смысле жизни.

В кадре — празднество в Службе контроля. Хор поет «Хороший добрый парень». Звуки празд­нества, потоки шампанского.

Гезундхайт (голос за кадром): Что вы думаете, Бад, об астронавте Стони Стивенсоне и запуске «Прометея-5»?

 Уильямс  (голос за кадром): Думаю, Уолтер, все путем! Запуск не обманул наших ожиданий...Нет, сэр, не обманул.

Гезундхайт: Сегодня у всех большой день, не правда ли?

Уильямс: Да, им хорошо. Они это заслужили.

Гезундхайт:  Хорошо.  (Смеется.)   Им хорошо.

Уильямс: Они это заслужили.

Хор поет «Хороший добрый парень».

Гезундхайт (смеется): Закажем-ка себе шам­панского.

Персонал Службы контроля поднимает бокалы за Стони. Музыка стихает. Наплыв на одинокую ракету в космосе.

Текс: Приборы показывают полный порядок. Ды­хание, сердце, кровяное давление, кислород, влажность, давление в кабине — все указывает на хорошее самочувствие астронавта.

Стони   (тихо, оправившись от шока): Я не умер...

Текс: Нет, все в порядке... в порядке. Зарегистри­рован избыток влаги на скафандре.

Стони: Ага, вот-вот.

Текс: Вы тоже это заметили?

Стони: Ага.

Текс: Как вы считаете, что это?

Стони: Меня вырвало.

Текс (смеется): Какая досада, вот этого мы не учли.

 

На экране надпись: «Июнь».

Играет музыка, затем постепенно стихает.

Т е к с: Вам осталось тысяча двести миллионов миль. По последним подсчетам, вы должны достичь Хроно-Синхластической Инфундибулы через три месяца, четыре дня, тринадцать часов, три ми­нуты и семь секунд.

 

На экране надпись: «Август».

Опять звучит музыка, затем стихает.

Миссис Стивенсон: Стони: ..

Стони: Ма? Это ты? Как хорошо — знакомый го­лос.

Миссис Стивенсон: Ты храбрый мальчик, Стони. Я горжусь тобой... и тетя Алиса, и кузина Брюс тоже. Миссис Мейерс — та, что живет на нашей площадке, — пригласила тебя к обе­ду, когда ты вернешься.

Стони: Поблагодари ее от меня, мама.

Гезундхайт: Мамаша Стивенсона все еще в Служ­бе контроля, Бад.

Уильямс: Да, Уолтер. Она просто поселилась здесь.

Гезундхайт: В трудную для сына минуту мать находится подле него.

Уильямс: За датчиками она поставила кровать, на спинках стульев развесила салфеточки.

Гезундхайт: Чудесная женщина, Бад.

 

На экране надпись: «Сентябрь». Музыка.

Те к с: Скажите, Стони, вам не хочется сочинять стихи?

Стони: Хочется. Для начала я написал сестину.

Т е к с: Сестину? Для меня поэзия — это лишь рекла­ма крема для бритья.

Стони: В сестине шесть строф, в каждой — по шесть строк... в строках — по шесть слов, каж­дый раз в различном сочетании. Я решил взять слова человека, впервые ступившего на Луну: мой, шаг, это, шаг, всего, человечества. Порядок слов в следующем стансе будет такой: шаг, мой, всего, человечества, это, шаг. В третьем будет так: шаг, это, человечества, всего,  шаг, мой. В четвертой: это, человечества, шаг, всего, мой, шаг.

 

На экране сменяют друг друга надписи: «Ок­тябрь», «Ноябрь».

Гезундхайт: Перед вами — Вальтер Гезундхайт: С Рождеством вас!..

Уильямс: ...Бад Уильямс-младший.

Гезундхайт: Продолжаем нашу сагу о «Прометее-5». Рядовой Стони Стивенсон приближа­ется к ядру Дуги времени со скоростью два­дцать восемь тысяч миль в час.

 

На экране надпись: «Тихая ночь, святая ночь».

Текс: Он исчезает... исчезает... Я потерял его... поте­рял его.

Гезундхайт: Сегодня минуло шесть месяцев с того дня, как Стони Стивенсон отправился в свое великое путешествие. По мере того как он удаляется от Земли, связь с ним становится все слабее. По нашим подсчетам, пришел час, когда Стони должен войти в Хроно-Синхласти­ческую Инфундибулу... Он может быть везде и нигде.

Корабль в столбе пламени летит все быстрее и быстрее. Слышен ужасающий вой. Цвета-кружения... водяные капли, движущиеся в тан­це... Стони, взмахнув руками, искривляется, будто рассыпается на молекулы. На экране появляются шесть подобий Стони: три движут­ся в такт друг другу и три —не в такт. Музыка: диксиленд. Вновь возникает Стони, на этот раз он танцует со своим двойником.

Стон и – I: Кто ты?

Стон и – II: А ты?

Стони: Это ошибка... О-о, какая ошибка.

Миссис Стивенсон:  Стони,   ты   меня слы­шишь? Слышишь меня, сынок? Я твоя мама.

С т о н и – I . Тебе сказали, что будет так?

Стони – II. Мне сказали, что я могу вернуться наЗемлю в настоящее или будущее, но не в прошлое...

Гезундхайт: Наверное, теперь никто не может сказать, когда мы вновь увидим капрала Стони Стивенсона...

Уильямс: Да, если только...

Камера отъезжает, и мы видим Стони, лежаще­го на берегу острова Сан-Лоренцо.

Стони: Я все еще не умер?

Гезундхайт:  Стони   пишет   там космическую поэму.

Уильямс: Надо же!

Гезундхайт: Он решил взять за основу бессмерт­ные слова человека, впервые ступившего на Луну.

Уильямс: Поистине патриотические слова. Уолтер.

Гезундхайт: «Мой шаг — это шаг...».

Уильямс: Нет. по-моему, так: «Широкий шаг че­ловека — огромный скачок человечества».

Голос Стони: Я еще не умер?

Гезундхайт: «Один шаг человека два шага человечества». Вроде бы так.

Уильямс: «Один шаг человека — два шага чело­вечества»? Оригинальностью это не отличается.

Гезундхайт: Нет, кажется: «Шаг по Луне для человека...»

Уильямс: Там не было никакой Луны, Уолтер. Не было...

Гезундхайт:  «Я,   человек,  делаю  этот шаг...»

Уильямс: Вот теперь, похоже, так.

Гезундхайт: «...в надежде, что все человечество запомнит эту минуту...».

Уильямс: «...истории...».

Гезундхайт: Так он сказал про два шага?

Уильямс: Вспомнил! Он сказал так: «Шаг челове­ка и огромный шаг человечества».

Жители Сан-Лоренцо приветствуют Стони.

Боконон: Добро пожаловать на остров Сан-Ло­ренцо. Счастлив ли ты?

Стони (оглядываясь вокруг): Поживем — уви­дим.

Б о к о н о н: Достойный ответ.  Мы выловили тебя из моря. Все в порядке?

Стони: Надеюсь.

Б о к о н о н: Хорошо. Позволь представиться. Я Боконон, автор «Книг Боконона». А это мои уче­ники.

Стони: Меня зовут Стивенсон. Можно просто Стони.

Б о к о н о н: Ты мне интересен. Кажется, мы с тобой из одного карасса. Меня самого выбросило на этот остров сорок семь лет назад. И это — главный вин-дит моего сам-а-ки-бо. (В руках у Боконона книга.) Вижу, ты не боконист. Пой­дем, я научу тебя.

Музыка, голоса, поющие каллипсо.

 

«Птица летает.

Тигр охотится.

Человек сидит и думает,

Ему знать хочется.

Птица летит в гнездо.
Тигр ищет ночлег.
Мы говорим себе:
«Все понял человек».

Б о к о н о н: Эти люди, мои дети, занимаются боко-мару — лучшим видом любовной игры... любви без неистовства. Будьте счастливы, дети мои, Боконон с вами. Мы, боконисты, верим, что человечество разделено на ячейки, которые выполняют Господню волю, не ведая что тво­рят. Такая ячейка называется карасc. И вот ты оказался здесь, выполняя Господню волю, не ведая цели... Ты и я — члены одной ячейки, одного карасса. Добро пожаловать в ячейку!

Стони: Благодарю.

Боконон: Когда меня выбросило на берег этого острова, я увидел людей, подавленных бед­ностью и политическими репрессиями. И я дал им религию безобидной лжи. Ты видишь, они счастливы.

Стони: Может ли полезная религия строиться на лжи?

Боконон: Когда правда ужасна, она становится врагом.

Шум летящего вертолета.

Стони (бежит, кричит): Что это?

Боконон (продираясь сквозь кусты): Забыл тебе сказать: моя религия вне закона. Правительство хочет уничтожить меня. Не волнуйся. Здесь это обычное дело.

Туземцы бегут, едва уходя от преследователей.

Солдат: Выходите, эй, где вы там? Выходите! Ку­да они все подевались! Убежали. Где прячутся эти уроды? Вот черт, одни москиты...

Боконон: Не волнуйся, сын мой. Мы в безопас­ности.

Стони, Боконон и туземная девушка прячутся в кустах.

Стони (все еще шепотом): Простите, господин Боконон, а почему ваша религия вне закона?

Боконон: Это моя идея. Мне казалось, что рели­гиозная жизнь моих детей обретет больший смысл.   И  действительно  было  так. Вначале.

Стони: А потом?

Боконон (нахмурившись): Президентом на остро­ве был мой друг. Он принял игру. Это ведь была игра. Мы решили, что наказанием за исповедова­ние религии станет... смерть на крюке.

Стони: О господи!..

Боконон: И ни один человек не умер на крюке. Мы усердно распространяли слухи, угрожали. А потом... мы с президентом рассорились.

Стони: Вы любили его?

Боконон: Он был моим лучшим другом. Из нашей жизни на острове он сделал подлинный театр. Он играл жестокого тирана в городе, а я смиренного святого из лесов. Это ведь совсем невинный обман, но он был нужен, чтобы от­влечь людей от их скотского существования. И все шло прекрасно, пока...

Стони: Пока людей и вправду не стали... казнить?..

Боконон  (грустно кивает). Да.

Они сидят, погруженные в свои мысли. Звучит грустная музыка.

Урок из всего этого таков: надо быть очень осторожным, играя кого-либо... ибо, однажды проснувшись, можешь перепутать реальность с игрой.

Зыбкое изображение Стони исчезает.

Стони: О-о-о!

Голос туземной девушки: Он исчез!

Голос   Боконона: Да... Он оставался с нами сколько мог.

Гезундхайт: «Один шаг человечества и...». Как интересно...

Голос Стони: Подождите! Да подождите же! Подождите!

Уильямс: Дорожка  к  дому  напоминает  мне о Марсе...

Гезундхайт: Ну да.

Уильямс: А ведь раньше я не замечал, что до­рожка красного цвета.

Гезундхайт: Понятно...

Уильямс: Надо мной теперь смеются, а ведь я прежде и не замечал, что она красного цвета.

Гезундхайт: Я не смеюсь над вами.

Уильямс: Знаю. Но мы считаем Марс красным, и потому...

Гезундхайт: Позвольте спросить. Когда вы купи­ли дом, дорожка была красной?

Уильямс: Да, сколько я там живу, столько она и красная. Вот так. У нас там не так уж много красных дорожек.

Гезундхайт: А обычно дорожки другого цвета? Не хочу надоедать вам, но почему вы не поме­няли ее?

Уильямс: А зачем? Мы просто не обращали на это внимания.

Гезундхайт: Конечно, по-моему, это не так уж важно.

В кадре — идущий человек... человек идет бы­стрее, еще быстрее... бежит на камеру... бежит так быстро, как только может, в полном от­чаянии. Замедленная съемка. Слышно тяжелое дыхание... Человек задыхается. Он кричит от страха... Мы слышим, как бьется его сердце.

Прокурор: Государство против Пола Протеуса. Протеус кончил университет после Второй про­мышленной революции, удостоен звания бака­лавра инженерии и управления. По слухам, принадлежит к революционной организации Серые рубашки. Захвачен на прошлой неделе при попытке вывести из строя Айлиумский контрольный компьютер. (Голос прокурора раз­носится эхом.) Подсудимый, вы обвиняетесь в тайном саботаже, в подстрекательстве к мятежу и незаконном переходе границы. Вы продолжае­те отрицать свою виновность в вооруженном мя­теже и государственной измене? (Стучит молот­ком, эхо долго не затихает.)

Наплыв. Музыка. Крупный план проводов, при­крепленных к человеческому телу. Крупный план булавок, проколовших тело. Крупный план электродов, прикрепленных к пальцам, к мочке уха, микрофона, прикрепленного к груди... Голая грудь. Подсудимый лежит на столе, к нему подсоединен электронный детектор лжи. Судьи стоят с поднятыми вверх руками, среди них — Стони.

Поклянитесь, что во всех случаях вы вынесете приговор по справедливости, как диктуют закон и факты. И да поможет нам Бог!

Судьи,присяжные: И да поможет нам Бог!

Стони: И да поможет мне Бог!

Прокурор: Садитесь... Подсудимый, считаете ли вы совершенное вами началом военных действий против своей страны, а также государствен­ной изменой?

Пол Протеус: Верховная власть в государстве должна принадлежать людям, а не машинам. Мы ведем войну против засилья машин во имя человека.

П р о к у р о р: Кто вы? Спятивший патриот или про­сто оголодавший революционер?

ПолПротеус: Я всего лишь желаю блага моей стране.

Прокурор: Это полуправда. Я требую полной правды.

Пол Протеус: Это правда.

Члены суда переговариваются друг с другом.

Прок у р о р. Тише! Тише!

Пол Протеус: Я настаиваю на проверке этой машины.

Члены суда возбужденно шепчутся.

Голос прокурора: Внимание, внимание. Сей­час судебный техник проверит схему детек­тора.

Стони: Простите, вы не скажете, что здесь проис­ходит? В чем обвиняют этого человека? Что он сделал? Какой это век? Это Земля?

Глухой судья (со слуховым аппаратом): Спро­сите кого-нибудь другого. Я не расслышал доб­рой половины... Надо бы заменить батарейки.

Стони: Простите, простите.

Глухой судья: Меня спрашивают, голосую ли я за смертную казнь, но забыли спросить, слышу ли я. (Смеется.)

Стони: Ваша честь...

Прокурор (подходит к Стони). Это что такое?

Стони: Пожалуйста, ваша честь, скажите, какое сегодня число.

Прокурор: Во что вы одеты? Вы что, не слышали, что в суд полагается являться в галстуке, ко­стюме и мантии?

Стони: Нет, сэр...

Прокурор: Если вы и завтра явитесь сюда в таком виде, я буду вынужден считать это неуважением к суду. Должность судьи пожизненная, а вы являетесь одетый как представитель низших классов. Вы бы хотели, чтобы вас судил пред­ставитель низших классов?

Стони: Ни за что на свете!

Прокурор: И подстригитесь!!

Стони: Простите, сэр, не скажете ли, какое сего­дня число?

Прокурор: Как вы смеете прерывать заседание суда подобным вопросом?

Стони: Я вдруг подумал: может быть, сегодня мой день рождения.

Прокурор (с недоверием): Ваш день рождения?!

Глухой   судья: День рождения?! Я люблю дни рождений! (Поет, к нему присоединяются члены суда.) С днем рожденья, с днем рожденья, С днем рожденья, наш собрат...

Прокурор: Тише! Тише! Займемся делом. Опусти­те экран. Покажите фильм номер тринадцать.

Экран опускается позади подсудимого, на нем появляются титры: «Земля Обетованная». Идут кадры мультипликационного фильма.

Ведущий (на экране): Прекрасная жизнь у нас, не правда ли? Что скажешь, Джонни Как-Все? Но задумывался ли ты над тем, что обеспечива­ет тебе и твоим близким такую прекрасную жизнь? Ответ прост: современные машины и наши промышленные системы.

Д ж о н н и. Какие умные, длинные слова. Что они значат для меня, паренька Как-Все?

Ведущий: Я тебе сейчас все объясню, Джонни: Наши автоматические системы делают тебя бо­гаче Цезаря, Наполеона и Генриха VIII вместе взятых. Пойми, за все свое состояние и со всем своим войском Карл Великий не смог бы по­лучить один-единственный транзисторный при­емник, не говоря уж о страховании здоровья, пособии, получаемого тобой, Джонни, от работодателей.

Джонни: Мне и в голову не приходило посмо­треть на все с этой стороны. Господи! Здесь есть над чем призадуматься...

Ведущий: Но это еще не все,  Джонни. Благодаря этим системам цивилизация достигла головокру­жительных высот! Она оставила позади все са­мые смелые мечты прошлого. (Звучит «Боевой гимн республики», сначала тихо, потом громче.) Мы производим в тридцать один и семь десятых раза больше телевизоров, чем весь остальной мир. Семьдесят семь процентов всех автомоби­лей в мире. Восемьдесят три процента мирового производства кондиционеров. (Кричит, чтобы перекрыть музыку.) Восемьдесят пять процен­тов косилок для травы. Девяносто шесть процен­тов вертолетов. Девяносто восемь процентов аэ­росаней. Девяносто девять и девять десятых процента... (Голос тонет в грохоте музыки.)

Прокурор: Надеюсь, суд примет это во внимание.

 

В кадре — судьи... Некоторые из них спят, вя­жут, играют в карты. У Стони сонный вид. На­чинает валить зеленый дым, судьи кашляют, кричат... Стони пробирается сквозь толпу каш­ляющих стариков и сталкивается с Прокурором, который кричит ему сквозь ужасающий грохот сломавшегося детектора и вопли подсудимого: «Выдерните вилку!.. Ради бога, выдерните вил­ку... Выдерните вилку!»

Детектор в клубах зеленого дыма. Стони нахо­дит шнур и, держась за него, идет на крики. В кадре — Стони. Он стоит на тротуаре и спра­шивает у прохожих десять центов. Останавли­вается только пьяница.

 

Стони: Простите... Простите... Нет ли у вас десяти центов позвонить? Мисс, простите, пожалуйста... можно вас спросить? Я астронавт и должен по­звонить в Службу контроля. Понимаете, они предусмотрели все, кроме десяти центов... Не дадите ли десять центов человеку, прошед­шему через Хроно-Синхластическую Инфунди­булу?

Пьяница (приняв слова Стони близко к сердцу): Не слышал я грустнее истории. (Протягивает Стони мелочь, но рассыпает деньги по тротуа­ру.) Не слышал я грустнее истории.

Стони: Большое спасибо. Благодарю вас.

Пьяница: Паренек, эх, паренек! Не слышал я грустнее истории. (Начинает плакать.) Не слы­шал я... эх, паренек...

Голос Службы контроля: Алло.

Стони: Привет! Можно попросить Текса?

Голос  Службы  контроля:  Ага. Минутку.

 (Тексу.) Текс, это тебя.

Текс: Текс слушает. Алло, кто это?

Стони: Это я, Стони Стивенсон.

Текс: Стони! Куда ты, к черту, подевался?!!

Персонал Службы контроля оживленно пере­говаривается.

Стони: Я в... э-э... (Читает название на телефонной будке.) Ске-нек-те-ди. А-а! Скенектеди. Я в Скенектеди.

Внезапная паника в Службе контроля — систе­ма связи портится.

Взволнованный голос: Смотрите, он исчез с экрана!

Текс: Рядовой Стивенсон!

Голос Службы контроля: Он капрал.

Текс: Капрал Стивенсон! Слушайте мой приказ. Я запрещаю вам появляться на Земле! Возвра­щайтесь в космос!

Стони: Сэр, я не волен над собой. Хорошо еще, что я могу по своему желанию справлять нужду.

Текс (персоналу Службы контроля): Слушайте! Он ушел из-под контроля. Есть здесь кто-ни­будь, кто скажет, как вернуть его в открытый космос?

Возбужденный гул голосов.

Ну же, кто-нибудь, думайте, только побыстрее! (Обращаясь к Стони.) Капрал Стивенсон! Можете вы послать Землю к чертовой матери и вернуться в открытый космос?

Стони: Сэр, я ничего не могу поделать. Кажется, я путешествую по своим кошмарам... и по свет­лым снам. Хотя почему все, кого бы я ни встре­тил, говорили по-английски? В своей жизни я не видел ничего, кроме Америки. Почему же все такое американское? Сэр, я должен сооб­щить вам... здесь, в Скенектеди, творится что-то очень странное. Только что здесь было лето, а теперь подморозило. И еще, сэр. я вдруг на­чал засыпать. Сэр. я...

Изморозь покрывает телефонную будку. Стони зевает и после тщетных попыток открыть глаза засыпает.

В кадре — Стони, спящий на хирургическом столе в холодильной камере.

Д-р   Хонникер: Я  ничего  не понимаю, мисс Мартин... Как он сюда попал?

Мисс Мартин: Не знаю, доктор. Здесь какая-то тайна.

Стони (просыпаясь): Мама?

Д-р Хонникер: Вы уверены, что это не тело великого человека?

Мисс Мартин: Я проверяла и перепроверяла... Все они здесь — Трумэн Капоте, Джулиус Ла Роза, Генри Киссинджер...

Д-р Хонникер: Когда он оттает, привезите его ко мне. Посмотрим, может быть, он вспо­мнит, кто он такой.

Мисс Мартин: Хорошо, доктор.

Стони: Мама?

Мисс Мартин: Я не твоя мама. Все будет хоро­шо. Садись... малыш.

Стони: Малыш... Телефонная служба в Скенекте­ди...

Мисс Мартин: Не бойся. Это Лаборатория Бес­смертия доктора Хонникера. Вставай сынок. (Помогает ему надеть шубу.) Мы тебя разморо­зили, теперь тебе будет хорошо и тепло.

Голос: Доктор Сароян, закажите в спермофонде вытяжку номер триста восемь. Доктора Сарояна в спермофонд!

Стони сидит в инвалидном кресле, которое ве­зет мисс Мартин.

Мисс  Мартин: Ну вот, малыш, мы и приехали.

В кадре — Хонникер и генерал в Лаборатории, рядом с телами, зашитыми в мешки.

Генерал: Доктор, вы должны это сделать... Это крайне важно. Черт возьми, доктор, вы же знае­те о замораживании больше, чем кто-либо дру­гой. Я хочу попросить вас придумать, как за­морозить поля сражений, чтобы американским солдатам больше не пришлось воевать в грязи.

Д-р Хонникер: Вы забыли о вечной зиме. В Рос­сии, например, зимы на удивление хороши. Почему вы не объявляете войны странам с хо­лодным климатом? Лапландцам там, эскимо­сам, финнам...

Мисс Мартин: Мы у дверей Лаборатории докто­ра Хонникера. Не пугайся того, что увидишь. Доктор Хонникер помогает умирающим вели­ким людям. Он сохраняет их до тех пор, пока не изобретут средства от болезней. Мы их за­мораживаем, так они и висят.

Генерал: Подумайте, доктор. Сделайте то, о чем я вас прошу, и мы вам хорошо заплатим. Мы завтра же можем начать разработку програм­мы. Сколько вы хотите? Миллион? Два?

Д-р Хонникер: Как просто заработать на убий­стве... а ведь мне нужно каких-нибудь две-три тысячи на заморозку лучших умов нашего времени.

Мисс Мартин: Доктор Хонникер — необыкно­венный человек. Он очень занят, но тем не менее хочет задать тебе пару вопросов. Ты наш та­инственный незнакомец.

Стони (постанывает): О-о...

 

Мисс Мартин вкатывает кресло, в котором си­дит Стони, в Лабораторию, где разговаривают Хонникер и Генерал.

Генерал: Надеюсь, на оборону денег не пожалеют. Да-да, черт возьми. Человек — пушечное мясо. Войны будут всегда, и победившей стороной станет та, что уничтожит больше людей другой стороны. И все хотят быть победившей страной. Не так ли?

Д-р Хонникер: Глупости.

Г е н е р а л: Но это так.

Мисс Мартин: Простите, доктор, вот и мы.

Д-р Хонникер: Ах да... Кто вы такой?

Стони: По-моему, снежный человек.

Д-р Хонникер: Вы давали согласие на заморажи­вание?

Стони: Понятия не имею.

Д-р Xоиникер: Вы когда-нибудь делали взнос в спермофонд?

Стони: Если и делал, то очень небольшой.

Звонит колокольчик.

Д-р Хонникер: Что там еще?

Мисс Мартин: Хор девушек.

Генерал: Хор девушек?

Девушки входят с пением гимна «Радость мира».

Главная песнопевица: Хор машинисток из третьего корпуса желает вам и вашим близким счастливого Рождества. От Энн, Белинды, Джо­ан, Гленди, Сьюзенн и всех девушек машбюро.

Д-р Xоиникер: Счастливого Рождества!

Хор поет «О светлый город Вифлеем».

Генерал (шепотом): Доктор, может быть, вер­немся к нашему разговору?

Д-р Хонникер: Я подумал. Существует множе­ство способов заморозить воду. Видите ли, лед образуется вокруг ядер — зародышей, как мы их называем. Теперь представьте себе один зародыш с температурой плавления сто сорок градусов по Фаренгейту. Назовем его Лед-Девять.

Девушки поют «Колокольный звон».

 (Обращаясь к хору.) Тише!

Девушки продолжают петь, только очень тихо.

Генерал: Какое это имеет отношение к нашему делу?

Д-р Хонникер: Видите ли, генерал, при тем­пературе плавления сто сорок градусов все превращается в камень.

Генерал: Кажется, я начинаю понимать.

Д-р Xоиникер:  Вот и чудесно. Грязь...

Стони: Грязь?

Д-р Хонникер: Генерал хочет пойти в наступ­ление на грязь. Она больное место пехоты. Только представьте себе морскую пехоту в болоте, в богом проклятой трясине... с машинами, танками и гаубицами, завязшую в злово­нии и тине. Что делать?

Стон и: По-видимому, у них есть вертолеты?

Д-р Хонникер: Предположим, у одного из сол­дат есть с собой капсула с зародышем Льда-Девять...

Стони: Льда-Девять?

Д-р Хонникер (увлеченно кивая головой): И предположим, что этот солдат бросит зародыш в ближайшую лужу...

Мисс Мартин: Лужа замерзнет.

Д-р Xоиникер: А вся грязь вокруг лужи?

Стони  (неуверенно). Тоже замерзнет?

Д-р Хонникер: А все лужи в замерзшей грязи?

Генерал: Они замерзнут! И морская пехота вос­станет из болота и двинется вперед. Отлично, доктор. Это как раз то, что нужно. Подождите, об этом еще узнает Пентагон! Это станет ве­личайшим открытием со времен изобретения воздухоплавания... С Рождеством, девочки!

Хор девушек поет «С Рождеством вас поздрав­ляем» и с песней выходит.

В понедельник я дам вам знать, сколько смогу ссудить на опыты. Знаете, доктор, еще до того, как встретиться с вами, я догадался, что вы — новый Эйнштейн. (Выходит, напевая «Гимн морских пехотинцев».)

Лицо Стони превращается в голубую маску. Оно вращается вокруг своей оси. В кадре — Служба контроля, телевизионная передача продолжается.

Гезундхайт: После перерыва сообщений из от­крытого космоса мы продолжаем... Бад, думаю, вы, как наш постоянный эксперт, в состоянии ответить на несколько вопросов, присланных в Службу контроля зрителями из всех угол­ков нашей страны...

Уильямс: Само собой, Уолтер.

Гезундхайт: ...если, конечно, нам удастся вас уговорить. Итак, вот первое письмо. Прислала его маленькая Сюзанночка. Ей девять лет, живет она в Кеноше, штат Висконсин. Она пи­шет: «Я люблю Стони. Он милый. Есть ли у него подружка?»

Уильямс: Нет... Во всяком случае, не было.

Гезундхайт: Из Сан-Франциско, от мистера Р. Л. Он спрашивает: «Когда Стони...» Дальше неразборчиво.

Уильямс: «Бреется», — наверное, так. Пережиму мы все должны бриться один раз в день. Так же как в определенное время принимать пищу и делать все прочее.

Гезундхайт: Прекрасно. Теперь скажите, когда вы летали в космос, было ли у вас любимое блюдо?

Уильямс: Да, я любил сушеную сердцевину ар­тишоков. Индюшка в сливках тоже была очень недурна...

На экране появляется искаженное изображе­ние Стони. На него направлен револьвер.

Полицейский (обращаясь к Стони): Не дури, парень. Я стреляю не хуже других.

Звук выстрела. Штурмовики в уравнителях преследуют Стони.

Голос Дианы Мун Глэмперс: Боритесь за право быть как все! Согласно двести сорок третьей, двести сорок четвертой и двести пять­десят пятой поправок к Конституции, закон нашей страны гласит, что никто не имеет права быть красивее вас, никто не имеет права быть остроумнее вас, никто не имеет права бегать быстрее вас!

Диана Мун Глэмперс (появляясь на эк­ране): Здравствуйте. Меня зовут Диана Мун Глэмперс, я возглавляю отряды уравнителей. Если вы узнали, что кто-то делает что-то лучше вас, ваш долг тут же сообщить об этом человеке в мой штаб. Мы сейчас же наденем на него уравнители, дабы больше никто по его милости не чувствовал себя неполноценным. Где бы вы ни жили, в любой час дня или ночи наберите один-семь-семь-шесть. Сообщите дежурному о тех, кто заставляет вас чувствовать себя полным дерьмом. Они у нас попляшут. Мы заткнем им пасть.

Стони ускользает от преследователей. Он за­гнан на телестудию.

Первый  рабочий  сцены: Эй! Г-г-где т-твои у-у-урав-внители?

Стони: Что?

Первый рабочий сцены: П-п-принесите эт-тому парню у-у-у-равнители. Уравнители п-п-принесите!

Л э р р и: Получай! Напяливай, да поживее!

Стони: В чем дело? Вы ошиблись...

Л э р р и: Ты, умник, слушай...

Первый рабочий сцены: Д-давай-д-давай, детка, надевай.

Привязывают Стони мешок с песком.

Л э р р и: Двадцать пять фунтов — на грудь, Майк.
Первый рабочий сцены:   И сорок два — на спину.

Л э р р и: Теперь не побегаешь, миляга.

Первый рабочий сцены: Ну, ты, идиот, ка­кой у тебя умственный коэффициент?

Стони: Кажется, сто тридцать один.

Л э р р и: Сто тридцать один! Ого, так тебе нужно радио. Майк, у тебя есть запасное?

Первый рабочий сцены: Держи.

Стони: Зачем это?

Л э р р и: Чтобы все было честно. Ума у тебя поболь­ше, чем у многих, потому и нужно радио, чтобы ты не был шибко умным.

Рабочий сцены надевает на Стони наушники.

Первый рабочий сцены: Вот, надевай и вы­метайся... Сюда идет директор...

Лэрри приклеивает Стони искусственный нос.

Л э р р и: И еще вот это.

В наушниках возникает страшный шум. Стони шатается от силы звука.

Диана Мун Глэмперс: Согласно статье три-­три-четыре (Д), всякий испортивший установ­ленные правительством уравнители умственного коэффициента, приговаривается к двум годам тюрьмы или уплате штрафа в размере десяти тысяч долларов. Боритесь с вашим преобла­дающим интеллектом! (Шум в наушниках ста­новится сильнее.) Заткните ему пасть!

Стони срывает наушники, слышит постукива­ние директорской трости.

Рабочий сцены: Добрый день, сэр!

Появляется Директор с завязанными глазами, его сопровождает зрячая собака. Звучит музыка.

Ведущий (в телестудии): А теперь из Телесити, из Дома Больших шоу   мы покажем вам...

Музыка звучит громче.

...симфонию Телесити. Дирижер — Альфред Блюжен...

Музыка заглушает его слова.

... и с ним кордебалет Телесити в программе «Музыкальных мгновений»!..

Стони избавляется от уравнителей и прячется в пустой телевизионной студии.

Диктор: Добрый вечер, дамы и господа. Меня зовут... гхм... Мы прервали передачу... ради спецвыпуска новостей, только что поступивших к нам. (Ищет бумажку.) Дамы и господа, по­лиция разыскивает Гарри... Бержери? (На мгновение надевает очки в тонкой оправе, что­бы прочесть имя.) Гаррисона Бержерона, двад­цати двух лет, который обвиняется... (Опять надевает очки.) ...подозревается в заговоре. Бержерон — гений и атлет. Он опасный прес­тупник.

Звучит музыка.

Мы сообщили вам о Гаррисоне Бержероне, но забыли показать его фотографию. Вот, дамы и господа, его фотография. Гаррисон Бержерон — опасный преступник. Убейте его! Объ­явление полиции окончено. До свидания.

На экране — балет, который прерывается появлением странной фигуры в необычных уравнителях.

Гаррисон Бержерон (сбрасывая уравнители и обращаясь к балеринам): Кто станцует со мной? Ты?!

Голос директора (через микрофон): Говорит директор студии. Советую вам прекратить. Это противозаконно. Я снимаю с себя ответствен­ность за все, что с вами произойдет. Говорю вам, немедленно прекратите! Да прекратите же...

Гаррисон Бержерон (срывая с балерины уравнители): Музыка!

Звучит мелодия  из  «Ромео  и  Джульет: ы». Гаррисон и балерина танцуют. Звук ружейного выстрела. Замедленная съем­ка: танцоры падают в лужу крови. Появляется Глэмперс, в руках у нее дымяща­яся двустволка.

Диана Мун Глэмперс: Некоторые из сегод­няшних   телешоу   совершенно непристойны!

Изображение Стони искажается и исчезает. Звучит грустная музыка.

Голос за кадром. В прошлом году родилось сорок три биллиона младенцев. Население Земли каждые два месяца возрастает вдвое. Ежедневно восемь миллионов людей умирают от удушья. Если из всех четырехлетних детей Земли выстроить цепочку, то она достигнет Солнца. Океаны Земли составляют одну вось­мую того объема, который они занимали десять лет назад...

Повар: Обычно все остывает прежде, чем клиент примется за закуску. Да. впрочем, он ничего, кроме нее, и не успевает съесть. Сюда прихо­дят не затем, чтобы поесть.

Крупный план подноса с едой.

Ну, давай, неси этому... э-э... (Заглядывает в заказ.) Говарду. Мистеру Лайонелу Дж. Го­варду.

Стони: Лайонелу Дж. Говарду...

Повар: И забудь о том, что ты несешь смерть. Ты подаешь еду в салон самоубийства «Нрав­ственность». Будь у тебя хоть бубонная чума, это ничуть не трогало бы людей, находящихся здесь. Через час-другой они все равно умрут.

Стони прокладывает себе путь сквозь толпу лю­дей, стоящих тесно, как сельди в бочке. Он вхо­дит в тихое, похожее на мотель заведение и сталкивается с хорошенькой официанткой, бе­гущей по лестнице.

Нэнси: Опаздываешь.

Стони: Простите. Я... я не в ладах с временем.

Нэнси: Ты, наверное, новенький!

Стони: Да.

Нэнси: Мало того, что ты опоздал, так ты еще и не улыбаешься. Пока ты здесь, нельзя позво­лять себе постное выражение лица.

Стони улыбается.

Шире!

Стони широко улыбается.

Иди за мной.

Стони: Что делают эти люди снаружи?

Нэнси: Что за глупый вопрос? Они живут.

Стони: Вот как...

Нэнси: Здесь не больше народу, чем в любом дру­гом месте. Ты знаешь такое место, где меньше народу?

Стони: Не знаю.

Нэнси: Ну ладно. Мистер Говард ждет. Подашь ему еду и очень вежливо выслушаешь то, что он изволит тебе сказать. У него есть что ска­зать.

Стони: Это можно.

Нэнси: Если он вдруг решит, что пришло время умереть, согласись с ним, позвони в колоколь­чик и поддержи в нем самоубийственное на­строение до моего прихода.

Стони: Хорошо.

Нэнси: И улыбайся. Улыбайся!

Стони стучит в дверь.

Лайонел Дж. Говард: Не стесняйся, входи! Входи! И убери с морды эту идиотскую ух­мылку. Тебе платят за то, чтобы ты улыбался, улыбался, улыбался. Думаешь, я этого не знаю?

Стони: Я принес вам поесть.

Лайонел Дж. Говард: Поставь все на стол и садись. Это единственное место, где можно скрыться от толпы. Многие завидуют тебе: ты переступаешь порог самоубийства, не умирая, но скрываешься от толпы.

Стони: Мне действительно очень повезло.

Лайонел Дж. Говард: Человечество стало по­ходить на косточки в малине.

Стони: Косточки в малине?

Лайонел Дж. Говард: Вспомни, как плотно лежат косточки в малине... И люди стиснуты точно так же — не продохнуть. Почему ты за­держался?

Стони: По глупости...

Лайонел Дж. Говард: Еще пара минут ожи­дания, и я бы ушел отсюда.

Стони:  Решились бы... продолжать такую жизнь?

Лайонел Дж. Говард: Ты называешь жизнью то, что снаружи? Я такой жизни не признаю.

Стони: Не знаю, не могу подобрать нужное слово.

Лайонел Дж. Говард: Я выбрал цианистый калий. Моя жена, бог знает почему, советовала мне угарный газ. «Мади, — сказал я, — умереть от цианистого калия гораздо мужественнее». Когда начали осуществлять программу само­убийства «Нравственность», я написал пре­зиденту Соединенных Штатов, что ветераны должны иметь право на то, чтобы их при всех регалиях привязали к столбу и взвод морских пехотинцев Соединенных Штатов, в голу­бой форме, расстрелял бы их. Я получил офи­циальный ответ. В нем говорилось, что мое предложение направлено на рассмотрение Ассоциации ветеранов. Скорее всего, штабные чи­новники просто выбросили его в мусорную корзину.

Телекомментатор: Трудно себе представить, не правда ли? День без противозачаточных пилюль... День без оцепенения внизу живота... День без...

Стон и: Что это?

Лайонел Дж. Говард: Служанки пичкают меня рекламной жвачкой. Предлагают средство от этого ада на Земле.

Телекомментатор: Чудесные пилюли, контро­лирующие численность населения! Чудесные пилюли, помогающие нам идти по жизни до тех пор, пока не придет день несказанного блаженства — блаженства благословенной смерти! Только мирно переступить порог нрав­ственного самоубийства! Ваша любимая еда от Говарда Джонсона... которую приносят очаро­вательные официантки... в восхитительный но­мер самоубийцы, где вы в одиночестве можете испустить дух. Вам еще не надоело жить? По­чему вы до сих пор не позвонили в местный салон самоубийства? Грядет день, когда все поймут нравственность самоубийства!

Лайонел Дж. Говард: Целыми годами слушал эти правительственные бредни. И всегда считал их совершенно бесполезными.

Нэнси: Мистер Говард, вы, кажется, отдали пред­почтение цианистому калию?

Лайонел Дж. Говард: Я мало чего предпо­читал в этой юдоли слез. В том числе, наверное, и цианистый калий.

Нэнси: Время пришло.

Лайонел Дж. Говард: Могу я еще раз прочесть рекламу нравственного самоубийства?

Нэнси: Вы же знаете ее наизусть, мистер Говард.

Лайонел Дж. Говард: Однажды я наблюдал эксперимент по исследованию эффективности противозачаточных пилюль «Нравственность». Проверяли, что чувствует принявший их чело­век. Парню завязали глаза и вручили Геттисбергскую речь. В самый разгар чтения ему здо­рово ударили — в то место, куда действительно больно, и он не пропустил ни слова в книге. Я хочу задать последний вопрос.

Нэнси: Что, простите?

Лайонел Дж. Говард: Задать последний воп­рос... А вы должны правдиво ответить на него. Таков закон.

Нэнси:  Никогда не слышала о таком законе. Вы тянете время, мистер Говард.

Лайонел Дж. Говард:  Клянусь, такой закон существует.

Нэнси (обращаясь к Стони): Многие, когда дело идет к концу, начинают выдумывать новые законы.

Лайонел Дж. Говард:  Но почему нет?

Нэнси:  Мистер Говард, мы можем сделать укол?

Лайонел Дж. Говард: Если ответите на мой вопрос.

Нэнси: Давайте договоримся так: вы просите укол, и я его делаю. Потом вы задаете вопрос, и я на не­го отвечаю, если могу.

Лайонел Дж. Говард: Согласен. Укол, пожа­луйста.

Нэнси  (ловко делает укол): Готово, сэр.

Лайонел Дж. Говард: Итак, когда он читал Геттисберге кую речь, его ударили прямо в... (Тихо стонет и теряет сознание.)

Стони: Он... он теперь никогда не задаст свой воп­рос.

Нэнси: Все в порядке. Через десять секунд он оч­нется. Тогда и спросит.

Лайонел Дж. Говард шевелится и смотрит на Стони.

Кажется, он хочет спросить тебя... Но ты не успеешь ответить.

Стони наклоняется ближе к Лайонелу Дж. Говарду, тот снова и снова силится задать свой вопрос.

Лайонел Дж. Говард: Для... для чего живут люди? (Умирает.)

В кадре — длинный ряд мигающих свечей. Звучит печальная и медленная музыка.

 

В кадре — Стони, сидящий на сухой плоской земле. Вокруг него широкое пустое простран­ство. Рядом сидит котенок.

Детский голос. Вначале Бог создал Землю и сказал: «Да будет грязь». И была грязь. И ска­зал Господь: «Создам я живое из грязи, и грязь увидит, что я свершил». И Господь создал все живое, что теперь есть, и один был человек. И лишь грязь в образе человека умела гово­рить».

Стони наклоняется, чтобы приласкать кошку.

«Для чего все это?» — смиренно спросил чело­век.

«Разве все должно быть для чего-то?» — задал вопрос Господь. «Конечно», — сказал человек.

Кошка встает и уходит.

«Я предоставляю тебе самому думать об этом», — сказал Господь. И Он ушел.

В кадре — Стони, он голосует на дороге. При­ближается звук едущего автомобиля. Появля­ется пожарная машина, в ней — Ванда Джун.

Ванда Джун: Привет! Комнату для новенького.

Стони: Я мертв?

Ванда Джун: В этом нет ничего такого. Заби­райся к нам. Мы едем!.. Меня зовут Ванда Джун. Сегодня мой день рождения, но прежде чем начался праздник, меня задавил фургон мороженщика. Теперь я мертва. Я на небесах. Я не держу зла на мороженщика даже за то, что он был пьян, когда задавил меня. Меня не очень покалечило. Это было не больнее укуса шмеля. Я здесь так счастлива! Здесь так хо­рошо! Я рада, что мороженщик напился. Если бы не это, мне бы не попасть на небеса еще годы, годы и годы. Сначала пошла бы в школу, потом — в колледж. Вышла бы замуж, наро­жала детей и так далее. Здесь все счастливы: и звери, и убитые на войне солдаты, и люди, умершие на электрическом стуле, — все. Они боготворят судьбу, что привела их сюда.

Никто не жалуется. Все мы заняты игрой в карты. И если ты хочешь убить кого-то — не разду­мывай. Пойди и убей. Всякий, кого ты убьешь, расцелует тебя за это. Солдаты здесь благода­рят шрапнель, танки, штыки и пули, которые дали им возможность беззаботно проводить время: играть в карты и пить пиво.

Звучит карнавальная музыка. Шум радостной толпы. Толпа вливается на большую площадь, чтобы отметить прибытие Стони. В конце ме­лодии возникает диссонанс и на балконе по­является Гитлер. Он идет вразвалочку, раз­винченной походкой.

Гитлер: Что это за убогий экземпляр рода чело­веческого?

Стони: Что-то подобное я уже слышал.

Гитлер: Знаешь, кто я?

Стони: Знаю. И боюсь тебя. Боюсь больше, чем ко­го-либо.

Гитлер: Я — смерть, и появился, чтобы сказать тебе, что здесь я со всеми на короткой ноге. Я все­силен!

Стони (в сомнении качая головой): Вот в этом я не уверен.

 

Гитлер (выпрямляясь): Ты отрицаешь, что я — смерть?

 

Стони: Ты — тот, кого в детстве я считал самым страшным чудовищем. (Оглядывается вокруг.) А все это — то, что я в детстве считал божьим даром счастья после смерти.

Гитлер: Я смерть, я конец всего. (В сторону, са­мому себе.) И всегда был им. (Обращаясь к Стони.) Когда я всем этим людям скажу вол­шебное слово, они исчезнут навсегда. Потом я скажу волшебное слово тебе, и ты тоже исчезнешь, чтобы никогда не появиться вновь. (Обращаясь к толпе наводящим страх голо­сом.) Нет рая! Когда вы умираете, вы умираете. Вот и все. Нет ни загробной жизни...

Треть толпы исчезает.

Ни теней!

Еще треть толпы исчезает.

Ни очертаний!

Остаются только Стони и Ванда Джун.

Станьте червями, глупцы!

Ванда Джун   (жалобно): Червями?

Гитлер:  Червями, мое светловолосое тевтонское дитя.

Ванда Джун  (грустно): До свидания.
Гитлер:  До свидания! Остался только один этот тип.

Стони    (отчасти   себе   самому,  вдруг прозрев): Смерть в замкнутом пространстве.

Гитлер (приходя в ярость от неповиновения): Это что такое?

Стони (поднося к голове руку): Здесь все смеша­лось... ты... они... все это... Служба контроля... луна, солнце, звезды. (Обретает уверенность и силу.) Я заставлю тебя исчезнуть.

Гитлер (пугается, но не подает виду даже самому себе): Интересно, каким образом?

Стони (склоняет голову, трясет ею, осваиваясь с новой могучей силой, которую он только что осознал в себе). Вот здесь! Мне поможет то, что здесь! (Высоко поднимает голову.) Загроб­ная жизнь существует, если мы создаем ее здесь. Здесь я могу создать все, что захо­чу... (намекая на смерть Гитлера) или уничто­жить все, что захочу.

Стони и Гитлер становятся друг против друга, как борцы.

Гитлер  (с издевкой): Жизнь против смерти?

Стони: Смерть против... творческой мысли.

Гитлер (внезапно делает магические пассы, не ка­саясь Стони, закрыв глаза, стараясь со всей данной ему силой уничтожить врага): Исчезни! Исчезни! Исчезни!

Стони корчится, падает на колени, поднимает­ся, во что бы то ни стало старается не подда­ваться. Гитлер открывает глаза и, увидев, что Стони уцелел, превращается в оплывшего старика, каким он был в конце второй мировой войны.

Кончено!

Стони (с мягким, точным жестом, тихо): Исчезни. Гитлер исчезает.

Стони (выбирается из могилы на кладбище в Бруклине. Читает эпитафию на памятнике): «Стони Стивенсон, астронавт. Все идет хорошо, неполадок нет». Я счастлив. Счастлив, восстав­ший из праха.

Голос Боконона: Смотрите, сколь изумительно деяние Господне!

Стони (он один слышит голос Боконона). Пре­красный путь, Господи. Воистину, не сам я про­делал его. Что я в сравнении с тобой?

Голос Боконона: Если хочешь почувствовать в себе больше величия, вспомни, что праху даже не пришло в голову приподняться и ог­лядеться вокруг.

Стони (встает, очищает комбинезон от земли). Я столько видел, а прочие не видели почти ничего.

«Что пользы в треволнениях...

 не будет им конца...

Улыбка белозубая, не покидай лица».

 

Идет от могилы к человеку с сенокосилкой. Громче слышен шум сенокосилки, затем он стихает. (Указывая через плечо на свою могилу.)

Там есть памятник...

Садовник  с  кладбища:  Памятник! Да мало ли их здесь!

С т о н и: На нем написано: «Стони Стивенсон, астро­навт».

Садовник  с  кладбища: Самого-то Стивенсо­на, конечно, там нет. Камень поставила его мать. Он пропал в космосе или во вре­мени. Неизвестно где.

Стони: Ясно. Там, на камне, написано...

Садовник  с  кладбища: «Все идет хорошо, неполадок нет».

Стони кивает.

Я думал, про это все знают.

Стони: Я надолго уезжал.

Садовник  с  кладбища: Его капсула упала в Тихий океан, прямо в назначенное место. Но, когда ее открыли, в ней никого не было. Только лежала записка с теми словами, которые ты видел на камне.

Стони: Спасибо.

Садовник  с  кладбища: Всегда рад.

Заводит свою сенокосилку. Стони идет по кладбищу.

«Что пользы в треволнениях?

Не будет им конца.

Улыбка белозубая, не покидай лица»